Чортов Давид Мстиславович | Чертог Волка, IX курс
Люблинская губерния, Ленчна. Летучий корабль.
Солли-Мари Карловна Киуру.

                     Краем глаза услышав, что всхлипы над его головой прекратились, Давид несколько помедлил, прежде чем поднять взгляд. Даже после вопроса, заданного ему напрямую, пусть и несколько необязательного к ответу, Давид Мстиславович невольно замер и только поток ветра, ударивший нежной рукою ему по лицу смог заставить молодого Чортова шевельнуться. Он неловко выпрямился, одной рукой продолжая держаться за свой "повреждённый" глаз, другим, серо-голубым глазом, смотрел на девушку перед собой, а рука левая придерживала невольно воротник на мундире, который он теребил так с несколько секунд уже, пытаясь перебить волнение. Солли Карловне он отвечать не спешил, но в конце-концов всё же добавил тихим голосом: — Я искренне извиняюсь. Порукою себе теперь я буду и, разумеется, обещаю, что сего не повториться больше. — взгляд молодого юноши тут же устремился к нескольким девушкам, что до этого обогнули пару мимо и прошли дальше, тихо посмеиваясь. Одна из них, кажется, с рыжими волосами, или так Давиду повиделось, оглянулась и тут же, завидив взгляд  Чортова, отвернулась, перешептавшись с теми девушками, что были рядом. Давид невольно выдохнул, подумав лишь о том, что для Солли Карловны это будут, пожалуй, лишние и совсем нечестные слухи. Остаётся лишь понадеяться, что в действительности девушки над его нелепостью смеялись.

                      Стоило ему взглянуть на чемодан, уже собранный при помощи магии, как взгляд тут же опустился на правую руку с кольцом-посохом. И как же он сам не додумался применить его? "Пожалуй-с, жизнь дома в нечего не деланьи на меня плохо повлияла этим летом..." — отметил про себя с досадою, обратившись вновь к Солли-Мари Карловне.

                      — Вы не должны стесняться своих чувств. К тому же сей порыв Ваш... Ничуть Вас не опорочил и не поставил в неловкое положение. Я склонен верить, что это моя вина в полной мере. Я сожалею, что довёл Вас до слёз и... — хотел что-либо добавить старшекурсник, убрав руку от мундира и глаза, ведь Солли-Карловна, конечно же, видела его недуг и не раз. В школе этого не скроешь, а если б они виделись настолько редко, то, возможно, Давид бы и попытался. Юная леди подошла так близко, что Давид Мстиславович на секунду потерялся в словах её и тех, что хотел сам сказать, поэтому сделал неловкую паузу, опустив глаза в пол, а после улыбнулся невольно, захотевший себя по лбу стукнуть. Как он мог забыть, что Солли-Карловна с семьёй была у них гостьей. Кажется, даже отец его что-то припоминал, но Давид Мстиславович последнюю неделю или две был занят поэзией и написанием стихов, от того даже не припомнил сие момента и едва ли можно было его увидеть показывающим нос из комнаты. Он наоборот всегда преподчитал подальше прятаться от гостей, чтобы не смущать ни их, ни себя.

                      —...Я об этом запамятовал. — Чортов младший честно признался и выдохнул, припомнив свою ключницу Просковью, которая, кажется, наставляла его об этом и тоже пыталась вытащить из комнаты, — Боюсь, я не очень часто выхожу к гостям. Это связано прежде всего с тем, что я занят. — хотел бы Давид добавить про свой недуг и повреждённый, плохо видящий глаз, как смолчал, решив, что джентльмену не пристало жаловаться даме о собственнических проблемах. Но, впрочем, сейчас перед ним было две Солли-Карловны: одна чуть размыта, расплывчата и непонятна, а другая — чёткая картина.

                       — Надеюсь, Вам у нас очень понравилось. В таком случае мы могли бы направиться вместе к кораблю, но из-за своей невнимательности я не предусмотрел этот момент. И да, лето прошло довольно неплохо и продуктивно дома. Вы так считаете, Солли-Карловна?

Последнее изменение внесено Dqo (10-08-2022 в 20ч20)

---

「 you make me wanna scream, burn, touch, learn, every part of you 」

Солли-Мари Эмилия Карловна Киуру | Чертог Волка, VI курс
Летучий корабль
» Давид Мстиславович

            — О, безусловно! Весь июль я провела за границей, путешествуя по Европе, — воодушевилась Солли, перед своим лицом мягко хлопнув в ладоши. Перед глазами её завальсировали воспоминания минувших дней, проведённых в модных лавках Франции, на квиддичном матче в Британии, в роскошных театральных и оперных залах Италии, в просторных танцевальных залах и садах влиятельных волшебников Австрии. — Знаете ли вы о квиддичном матче между «Кенмарскими коршунами» и... как же там было... А! «Сенненскими соколами»? Я очень плохо разбираюсь в спорте, и, честно, имею очень слабый интерес к этому, однако была буквально силой вытащена на этот матч. Несмотря на то, что в правилах я так и не разобралась, я была переполнена воодушевлением! После своей победы «Коршуны» смогут теперь принять участие в Европейском матче. — К концу своего диалога Солли несколько поникла и замедлилась, осознав, что тему, скорее всего, она выбрала совсем неудачную; неразумно выбирать ту тему разговора, в которой ни ты, ни твой собеседник, скорее всего, не разбираетесь. По крайней мере Солли показалось, что выставила она себя как совершенную простушку, показав лишь свой поверхностный интеллект и заскучав своего собеседника.

            — Это платье, — скромно начала Солли, посмотрев на юбку платья и аккуратно проведя рукой, — я приобрела в Австрии. Моя mаman выступала там в театре... Хотела бы я когда-нибудь отправиться и посмотреть, какова жизнь в Средиземноморье. Там тепло... и совершенно другая культура! — Конечно, больше всего в южной культуре чудесницу интересовала мода, музыка, страсть, но могла ли она поделиться этим с серьёзным Давидом Мстиславовичем? Конечно, нет.

            — Но чем же вы всегда так заняты? — вопросила Солли-Мари Карловна. Конечно, собранный, и оттого таинственный, и уже от этого невероятно для юной девы чарующий, характер молодого человека был темой крайнего любопытства. — Учитесь? Пишите романы? Тоскуете? — лукаво продолжала девушка.

---

          

Август Некрасович Март | Чертог Ворона, VII курс
Белозёрский уезд. Село Калинов мост. Гостиница ‘На сквозняках’.  → Белозёрский уезд. Колдовстворец. У Летучих кораблей.
один и npc

Когда рассвет забрезжил над изрезанной причудливыми крышами Калиновки линией горизонта, без приглашения затекая в приоткрытое окно под самым подвальным потолком, Август недовольно поморщился, переворачиваясь на живот и сильнее зарываясь лицом в подушку. Снедаемому волнением перед встречей со школьными друзьями, в эту ночь ему не удалось урвать ни часу спокойного сна, а утро вынуждено было быть занято делами, отложенными на завтра несколько раз подряд.

Не изменяя своему расписанию, материнский голубь, оповещая младшего господина о своем прибытии насмешливым щебетанием, опустился на брусчатку против единственного в комнате окна. Ловко перекусив бечевку на своей шее, птица просунула хрустящую кипу писем в открытую форточку, после чего сразу же ретировалась, не преминув оставить на стекле, и без того покрытом дорожной пылью и серыми разводами от ливней, которым приходилось так часто случаться около Колдовстворца, неприятный сувенир. Тяжёлые конверты с глухим стуком приземлились на письменный стол. Промычав оскорбления в подушку, Август тут же вскочил, сплевывая пыль и плотный ворс со вкусом отбеливателя, и, скривившись, переместился за стол у окна. Хлипенький  стульчик светлого дерева, инвалидствующий на одну из ножек, жалобно скрипнул под его весом, когда юноша потянулся за очками.

Адрес на всех письмах стоял домашний — мать любезно заверила, что будет пересылать ему все письма, сразу после того, как отказалась принять его в городе, заявив, что его присутствие портит ей цвет лица. С отцом он не разговаривал, кажется, с Рождества. Матушка же явно надеялась отправить Августа в Саратов в качестве акта коленопреклонничества перед дедом, который презирал праздность, называл матушку куртизанкой и за каждым праздничным столом, раскрасневшись до такой степени, что его старший сын посылал за лекарем, на всю столовую гремел о том, что Августов отец от него больше ничего не получит,  а самого Августа он запрет в усадьбе и приставит к нему учителей, которые то и сделают из него человека. Впрочем, Август еще несколько лет назад понял, что человека в Мартовском понимании из него уже никогда не выйдет, так что этим летом трусливо прятался в Калиновке.

Юноша открыл первый конверт. Легок на помине. Крупный размашистый почерк, глубокими чернильными бороздами растекшийся по конверту из плотной дорогой бумаги, буквально вопил о том, чьей руке письмо принадлежало. Вопил, причем, совершенно знакомым дребезжащим старческим  голосом, да так натурально, что Август не мог не оглядеться по сторонам и лишний раз удостовериться, что деда на самом деле нет в его комнате, чтобы потом закатить глаза без последующих за этим санкций. Храбрости, впрочем, это ему не прибавило, и письмо отправилось в стопку “прочитать позже” (Вопреки названию, корреспонденция, получившая эту этикетку редко когда таки оказывалась распечатанной). Следующим оказался  тонкий конверт с пожелтевшим следом от кофейной чашки, подписанный материнским именем. Аккуратно поддев лист кончиком ногтя, Август вытащил его на свет и торопливым взглядом заскользил вдоль нестройных рядов букв — мать имела привычку отвечать на корреспонденцию с утра, во-первых, уже пригубив несколько бокалов игристого, и, во-вторых, неизменно за туалетом. Может, так она надеялась сэкономить больше времени на традиционные вечерние сплетни. Или традиционную ночную ругань. В их доме всегда ценилась практичность. В общем, пока одна прислуга укладывала ее темные кудри в замысловатые подобия прически, вторая, совершенно не владеющая правописанием, под диктовку выводила замысловатые подобия слов, полных материнской нежности и беспокойства о судьбе своего, вроде как, наследника. Несколько раз запнувшись о фамильярное “Августюш”, а в конце впечатавшись в “Будь умницей”, выведенное незнакомым кривым почерком, Август сложил листок вчетверо и швырнул его в раскрытый платяной чемодан, распластанный на полу у кровати со вчерашнего дня.

Остальные конверты полнились либо восторгами от скорой встречи (и, само собой, ответов уже не требовали, так как почтовая птица, их доставившая, и в красоте, и в лени была подобна своей хозяйке), либо поздравлениями с началом учебного года от родни по отцовской линии. Варю они никогда не поздравляли. В отличие от Августа, ее успехи делали отцу честь, чего его братцы просто терпеть не могли.

В комнате, которую хозяйка любезно предоставила ему с условием, что он будет занимать только кровать (впрочем, она ни разу не заходила с проверкой, чем Август в итоге научился пользоваться), пахло сыростью и аптекой. Кажется, ее прежний владелец, бедный и давно уехавший из деревни алхимик-недоучка, оставил после себя не только пыль и забытые учебники. Запах, въевшийся в обклеенные вырезками из ботанических журналов стены, Август решил, что не забудет никогда — он напоминал о тщетности человеческих усилий. А еще о необходимости еженедельной влажной уборки.

Юноша распахнул дверцы гардероба. Тряпичная анатомическая модель с вывернутым нутром с немым укором сверху вниз воззрилась на него своими стеклянными глазными яблоками. Август скривился, и, схватив в охапку аккуратно развешанные и отпаренные мундиры, пестрые атласные рубашки разных фасонов, шерстяные брюки и шейные платки, сам факт чьего нахожденяе в отсыревшем подвальном гардеробе больше походил на сон художника-сюрреалиста, скоро отпрянул и принялся укладывать одежду в чемодан. Сверху он бережно уложил мятные леденцы, целебные пилюли и учебники в свежих обложках, дожидавшиеся своего времени под кроватью. Незаконченные романы, привычку читать которые от скуки он приобрел совсем недавно, ровно как и засохшие пирожные, пару недель назад забытые в верхнем ящике письменного стола, Август решил оставить следующему постояльцу. Покончив со сборами, он спустился вниз, в контору. Хозяйка, сухощавая женщина с острым взглядом и вечно засученными рукавами, уже ждала его. Она протянула ему небольшой конверт с расчетными. Август быстро пересчитал деньги и кивнул.

— Спасибо, Ирма Валентиновна. Я освобожу комнату к одиннадцати, — пробормотал он, стараясь придать своему голосу официальный тон.

— Уж не забудь, — ответила Ирма, не отрываясь от проверки счетов. — И не задерживайся. Комната мне нужна в полдень.

Рассчитываться с ним, в общем то, хозяйке было почти не за что: чтобы свести возможность случайной встречи с теми немногими безумцами-одноклассниками, что предпочитали на каникулах мести дворы и полоть грядки к минимуму, Август выбрал гостиницу, которая, располагавшаяся на самой окраине, по естественным причинам не пользовалась никакой популярностью у приезжих. И, к тому же, часть гонорара он отдавал за аренду загадочной комнаты в подвале. Должность его звучала официально: распорядитель, но, — вот незадача,  — за два месяца Август успел вдоволь нараспоряжаться только метлой, ночными горшками да подносами с остывшими ужинами. Физический труд утомлял, но оттого свободные минуты ощущались слаще, а отсутствие компании избавляло от необходимости поддерживать светские беседы, которыми Август, думалось ему, вскоре будет по горло сыт.

Теплый августовский ветер ласково трепал соломенные кудри. Август расстегнул верхние пуговицы мундира и, по дуге солидного радиуса огибая те районы Калиновки, которые уже облюбовали новоприбывшие студенты и их неравнодушные и изрядно шумные семьи,, неторопливым шагом направился в сторону книжной лавки. Он обещал себе купить несколько учебников, которые мать не успела отправить к началу учебного года (и, возможно, не отправит уже никогда), но на самом деле его больше интересовала возможность ощутить знакомую испещренную птичьим пометом и вмятинами от каблуков брусчатку под подошвой в последний раз. Вряд ли он снова забредет в этот район. До следующего лета, это уж точно.

Букинистическая лавка с нечитаемым названием ютилась в узком переулке на окраине Калиновки, словно спрятавшись от любопытных глаз. Снаружи ее выдавала лишь выцветшая вывеска, на которой золотыми буквами, местами осыпавшимися, было начертано что-то на языке, понять который Август уже и не стремился. Переступив порог, Август брезгливо зажал пальцами нос — запах ладана, пыли и еще пущей пакости он не переносил. Книги здесь громоздились повсюду – от пола до потолка. Они стояли на полках, лежали грудами на столах с причудливыми ножками и осадными башнями с бойницами из чернильниц возвышались по периметру. Обложки пестрели тиснеными узорами, позолотой и полустертыми иллюстрациями (иногда такими похабными, что Августу оставалось только отвести взгляд). Протараторив низенькому лохматому старику в пурпурном халате и заляпанном чернилами пенсне названия нескольких необходимых учебников, включая доисторическое издание пособия по философии, которое датировалось чуть ли не веком ранее, Август расплатился и, вышел на улицу. Время поджимало — ему нужно было ускориться, если он рассчитывал успеть на посадочную площадку ко времени, когда начнут прибывать первые студенты из Петербурга. Он заторопился в гостиницу.

Перед выходом, уже подхватив чемодан, Август, не изменяя себе, покрутился перед зеркалом, пытаясь выискать несовершенства в своем костюме. Впрочем, на этот раз внешний вид уже старой (особенно по Мартовским меркам), но исправно подлатанной и несколько недель назад подогнанной по фигуре лицейской формы его вполне удовлетворил.  За лето Август вытянулся, едва ли прибавив в весе, и заметно загорел, став чуть больше походить на свою смуглую красавицу-матушку. Он скрипнул зубами, но тут же нацепил на свое вытянувшееся лицо подобие очаровательной улыбки — последняя репетиция перед выходом в свет, отличный от чудаковатых постояльцев, почтовых голубей и подслеповатых лавочниц. Вдох. Кажется, так его грудь кажется шире. Ему даже идет. Выдох. Что там надобно отвечать, если спросят про выходные? Кажется, они навещали тетушку в Москве. Ту, что заседает в коллегии по… мм? Просто тетушку в Москве.

Уже на подходе к академии он поймал себя на мысли о том, что чувствует себя страшно неловко, словно нарядился в чужой костюм.

Последнее изменение внесено swag (18-03-2025 в 20ч11)

---

it kills me how your mind can make you feel so worthless
so before you go...